Максим Ильинов: «Художник должен рисовать, но на холсты нужны деньги»

Фото: Страница Максима Ильинова на Facebook

— Недавно вы подписали соглашение о сотрудничестве с ростовским продюсером Сергеем Пименовым. Как пришли к такому решению?

— С Сергеем мы познакомились несколько лет назад, когда он пригласил наш музыкальный коллектив «Атаманский дворец» на эфир в DFM. Мы дали интервью по поводу нового альбома казачьего рэпа «Громкий Дон», так и подружились.

Вместе начали придумывать разные проекты, и спустя какое-то время Сергей предложил запустить официальную продажу номерных принтов. Многие художники, например, Михаил Шемякин, Пикассо, Дали подписывали свои работы, и у каждой был инвентарный номер, так скажем. Номер определяет оригинальность работы, теперь они являются коллекционной редкостью. Мои работы еще нет, а их — уже да. Они собирают большие деньги, картины выставляют в музеях.

Договор с Сергеем Пименовым мы подписали именно на это. Он как продюсер закрывает много вещей, которые, если честно, мне неинтересны. Как говорит мой адвокат, художник должен рисовать. Я передал им права на изображения, они заключают договоры со всеми, я туда даже не лезу. У меня дома холсты, ручки, фломастеры, карандаши, эскизы — я рисую.

Фото: Максим Ильинов. «Мечта королевы»

— Вас не интересует финансовая сторона?

— Я не думаю о деньгах, это не лукавство — здесь не получается сидеть на двух стульях. У меня не получается продавать картины, я не знаю все эти механизмы, читаю договоры и начинает болеть голова. У меня есть банковская карта, и та принадлежит жене. Детям варежки пришивают, а у меня был нашит код от карты, четыре с...е [несчастные] цифры, которые я не запоминаю.

Зато если открыть телефон, у меня в записях каждый день появляются новые идеи. Дома прихожу и рисую. Мне деньги нужны не как цель, они нужны на холсты. Вот нарисовал портрет футболиста Неймара на последнем холсте. В среднем он стоит около 4 тыс. руб., в зависимости от размера. Надо их 30-40 штук. Кисти нужны — в год уходит 1-1,5 тыс. штук. Пока я не знаю, как их куплю. Чтобы донести целиком весь мир, который у меня есть, нужны средства.

— Продажу авторских принтов можно сравнить с покупкой легальной музыки, когда ты оказываешься перед моральным выбором: заплатить автору или скачать пиратское приложение и слушать его бесплатно. С «пиратами» у казачьего поп-арта не возникает проблем?

— На самом деле я не против, когда люди скачивают мои работы бесплатно. В свое время я делал принты для маек «Разинъ», продавал их как мог. Многие люди из разных концов страны печатали их сами и присылали мне фотографии, не стесняясь. Я кайфовал — молодцы, ребята, печатайте, ходите. У меня нет никакого геморроя в этом плане. В случае с казачьим поп-артом суть заключается именно в коллекционной ценности.

Фото: Максим Ильинов. «В правде!»

Конечно, мы будем печатать и обычные, небольшие принты за 2-3 тыс. руб., но они не будут каталогизированы. Занесенная в каталог работа имеет номер, например, 0001АП (авторский принт), на ней стоит моя подпись и печать. Этот лист оформляется в рамку, все — это авторский принт, который хранится в базе данных со всеми остальными работами. Это лимитированная продукция.

Вот, например, автограф ранних Битлов на салфетке — за него сейчас можно купить Rolls-Royce. Представляешь, какая ценность? У нас же могут люди оформить кафе картинками из ИКЕА, не задумываясь, купят виды Нью-Йорка, которые выпускают миллионными тиражами. Авторская работа стоит на 5-10 тыс. руб. дороже и кого-то это смущает. Но это пока.

Фото: Максим Ильинов. «Ван Гог в костях у казаков»

— Как обстоят дела с продажами сейчас? Есть спрос?

— Спрос есть, но пока он локальный, ростовский. Когда мы только запустили проект, несколько коллекций принтов ушли сразу же. Их купил продавец медицинского оборудования для онкологических клиник, центров реабилитации. Он показал принты коллегам, те сказали — это бомба. Сейчас они формируют большой заказ для российских клиник.

Оказалось, работы идеально подходят для медицинских учреждений. Представляешь, ты приходишь в поликлинику, грусть-тоска, а хочется цвета и картин, которые заставят улыбнуться. Вот о чем угодно, но об этой нише вообще никто не думал и не знал, что первыми на принты отзовутся медцентры.

Сейчас перед нами открылось множество не протоптанных дорог. В Ростове, да и не только здесь, нет совершенно никакой арт-индустрии. Наш же коллектив создал ее в полном цикле: полиграфия, дизайн, сайт, интеграция с социальными сетями, медийные структуры. Кроме того, сейчас мы запускаем печать принтов на майках и начнем делать обувь с казачьим поп-артом.

— Выставка в «Платове», договор с Пименовым, ваши работы, отобранные ФИФА для фан-зоны в Ростове, — что из этого максимально повлияло на старт проекта казачьего поп-арта?

— Нет события, которое послужило бы для казачьего поп-арта отправной точкой, это все нарабатывалось день за днем, год за годом.

У нас никогда не было рекламных затрат, но можно сказать, что в продвижении нам помогла местная пресса. Нашлись первые журналисты, которые этот феномен начали исследовать с самого начала. Эти небольшие издания заполнили первый информационный вакуум, и когда перед чемпионатом мира федеральные СМИ обратили внимание на регионы, всплыла история поп-арта.

Около 90% моих работ тогда уже были готовы, не надо было ничего выдумывать, ловить хайп, высасывать из пальца. Посыпалась масса предложений от разных людей и компаний об использовании изображений в сувенирной продукции. Кто-то взял права на открытки, аэропорт «Платов», например, заключил контракт на временное использование изображений в зонах прилета.

Успех, который есть сейчас у казачьего поп-арта, он не спонтанный, не событийный. По сути, здесь никакой роли ни ФИФА, ни Пименов, ни я сам не играем. Потому что эта работа абсолютно честная. Эскизы рисовал я сам на хуторе, в маршрутках и электричках. Я покупал большие холсты, тратя последние деньги из семейного бюджета, а это дорогое удовольствие. Холст, даже небольшой, может стоить 4-5 тыс. руб, большие холсты — 10-12 тыс. руб. О красках и масле я вообще молчу. Сейчас живопись стала элитарным искусством.

Фото: Максим Ильинов. «В правде!»

— На своей странице в Facebook вы однажды опубликовали фотографии, как выглядели бы городские автобусы, такси и самолеты, если их украсить вашими работами. Понимаю, что пока это просто фантазии, но насколько вообще реально сделать такое в Ростове?

— Достаточно реально. Городская администрация сейчас мыслит все более креативно. Единственная проблема, на мой взгляд, заключается в том, что там люди боятся принимать решения и нести за них какую-либо ответственность. Есть градоначальник, остальное — это бесконечные согласования, что и является снятием ответственности.

Мы отсылали эскизы в администрацию, там сказали, что идея приятная, десяток автобусов точно можно было бы расклеить рыбами и петушками. Мы скинули на согласование несколько работ. Дай Бог, десяток наклеят, свою задачу мы выполнили — дали материал.

Фото: Максим Ильинов. Страница Facebook

Эта идея не вопрос хайпа. Мы просто задумалась, почему бы нашим перевозчикам на южном направлении не сделать принт на самолете. Например, рыбу. Представляешь, по небу в Ростов летит рыба. И все бы видели — о, осетр, это донцы летят. Мы нарисовали, показали на официальных страницах перевозчикам, там увидели, идея не ушла в стол. Вопрос сейчас решается, но это не так просто.

— Несколько месяцев назад в федеральные новости попала история о том, что вы планируете построить храм из детского конструктора Lego. Это серьезно?

— Храм из Lego — это не в смысле здание из конструктора. Это нормальная, металло-бетонная конструкция с красивыми витражами, иконами и орнаментом из кубиков Lego. Изначально это была мировоззренческая концепция — около пяти лет назад мы начали придумывать храм при традиционном устройстве из нетрадиционных материалов. Храм из витражей, храм разных форм — будто раскрывающийся цветок, например. Мы хотели уйти от канонов архитектуры, но оставить каноны внутренние.

А потом, когда наши дети стали подрастать, я подметил, что когда у них много игрушек, они их постоянно делят. «Это мое, это твое, купи два одинаковых коня, одинаковые шоколадки». Тогда мы решили сделать первый крест из кубиков Lego.

Я предложил — папа потратит свое время, сделает чертежи и эскизы, а вы, дети, поделитесь Lego, который вам не нужен. Никто ничего насилу не забирал, это была миссионерская штука. Дети насобирали первый пакет и его хватило только на основание. Потом я эту историю показал в интернете — как взрослые из именных кирпичиков могут храм собрать, так и детишкам предложили жертвовать, чтобы мы потом за них молились. И пошел резонанс — родители показывали этот крест детям, рассказывали о его сути, и малыши стали передавать Lego.

Самое маленькое пожертвование — три детальки, причем ни одна из них не подошла — рука от человека, голова со стертыми глазами и колесо, ни к селу ни к городу, но все равно записали имя для молитвы. А потом мама этого малыша сказала, что ребенок не хотел отдавать весь Lego, но эти детали отдал с чистым сердцем (смеется). Смех смехом, но малыш потом принес пять нормальных деталей. А кто-то приносил пакеты по 10 кг. Так все вместе и дособирали крест.

Фото: Максим Ильинов. Страница Facebook

— Было сложно?

— На самом деле, это сложная миссия при всей ее чудоковатости и легкости. Дети заинтересовались, стали задавать больше вопросов о религии, чаще ходить в храмы. Когда мир традиционный не спорит с миром современным, дети начинают видеть, что утверждения типа «православный христианин не должен играть в Lego» — это неправда. Или если ты верующий человек, ты не можешь пользоваться телефоном или у тебя не должно быть дорогой машины. Это все глупости.

Духовный мир с материальным практически не соприкасается. Дети привыкают, что у них Интернет, игры, компьютеры, они смотрят в телескоп, но духовность это не портит, а только дополняет.

— Как к вашим идеям относятся представители церкви?

— Батюшки прекрасно понимают, что, если художники обращаются к вере, говорят о ней, не проповедуют, но рассказывают, то люди принимают в религии большее участие. Многие батюшки видели мои работы и не осуждают их. Конечно, если бы в моих картинах было глумление, тогда справедливо можно было бы ждать претензий. Но глумления в них нет.

Претензии скорее можно получить от мирян или от нецерковных людей. В Грузии есть святой Гавриил Ургебадзе, про него недавно сняли шикарнейший фильм. Однажды он попал в психушку, там сделал крест из веника и им крестил. И тут встает вопрос: может ли человек молиться венику? Но Гавриил же не венику молился и не веником крестил, а крестом, который просто был сделан из веника. Как Козьма Прутков говорил, зрите в корень.

Фото: Максим Ильинов. «Спас Нерукотворный»

Да и нет универсального канона, в каждой культуре свои по исполнению иконы и храмы. Готика — это канон или нет? Классическая архитектура, храмы времен Екатерины — это канон? Это светское искусство.

Если ты видишь целиком жизнь, будешь обращать внимание на все темы. Любой творец не может писать о любви, обходя религию, или о городе, обходя философию, или все время писать речку, цветы и натюрморты. Это мастерство, но к творчеству это не имеет отношения. Художник-профессионал не может обойти вопрос веры и традиции, иначе это ложь и чистая коммерция.

— Ростов и Ростовскую область всегда презентуют через казаков — иногда кажется, что от этого уже все устали. Ваши работы тоже посвящены казачеству, Дону, каким-то образам из детства — сушеным абрикосам, петушкам на палочке, но это находит отклик. Как думаете, в чем секрет?

— Люди реагируют на мои работы, потому что они о том, кто ты и откуда. В этом и заключается вопрос личного счастья. Когда у тебя умирает бабушка и ты не выкидываешь ее фотографию — вот вопрос достоинства. Это еще и история национального самоопределения.

Глобализм на половину вопросов ответов не дал и не даст. Поэтому снова стали говорить о себе национальные сообщества, поднимается национальное сознание, национальные песни, кухня. Это здорово — от глобализма все устали.

Представь, 200 лет назад ты оказалась бы в любой стране мира. Увидела бы ты два одинаковых платья? Представляешь, какой яркий был раньше мир? Почему нам не нравится большая часть того, что делают сейчас? Это все без корней. А раньше куда ни поедь, у тебя яркие образы. Ты можешь представить мушкетера в смокинге от Армани?

Мир был национально ориентирован, он был разным и это никому не мешало. У всех были разные деньги — сейчас это только радость нумизматов. На всю Европу один несчастный евро — скукота.

А потом мы удивляемся, что появляется какой-то яркий человек и все кидаются на него, как будто он белая ворона. Он такой креативный, у него столько идей! Да он просто ходит в степь. Сейчас чтобы быть живым, надо выйти в степь, босиком походить по песочку, сорвать черешню, посмотреть, как тучи заворачиваются, отключить телефон, зайти в старый храм. Никуда это никогда не уйдет, даже если повсюду будут летать тарелки, а города станут мегаполисами. Жизнь всегда будет разной.

— В одном из своих интервью вы сказали, что нужно разделять казаков, которые состоят на госслужбе, и тех, кто является представителем народа. Можете объяснить подробнее?

— Есть казаки — национальность, очень старая, древняя. У нее есть свой фенотип, своя культура, лучшие земли. Во всех казачьих общинах примерно одна и та же ментальность, законы и традиции.

А реестр, госслужба — это войска, которые начали появляться после истории о реабилитации народов. Тогда взяли за основу приблизительные знания о казаках — как-то проводили круги, нащупывали традиции. Потом появился госреестр, куда стали принимать представителей всех народов.

На казачий народ по большому счету это не повлияло, только зачастую теперь люди ассоциируют госслужбу с народом. Это не очень правильно, но объяснять всем и каждому нам неинтересно. У нас большая казачья семья, мы много общаемся с теми, кто состоит в реестре и нет.

Фото: Максим Ильинов. «The Olympic Games»

— Казаки часто становятся героями мемов или не очень приятных новостей, как после оппозиционных митингов, где людей бьют нагайками. Получается, это истории про служивых казаков, тех, которые находятся на службе?

— Мы тоже легко можем дать по роже. Когда была история с Pussy Riot (российская феминистская панк-рок группа, стали широко известны после в 2012 году после панк-молебна в храме Христа Спасителя — прим. ред.) , здесь хотели сделать митинг в их поддержку. Мы приняли решение, что оно нам не надо. Поэтому к нам не ездят. Это мой дом. Я не разделяю их мнения.

Казаки — православные христиане, традиционный, невероятно творческий, динамически развивающийся народ. Это народ-новатор. Какая есть опасность для тех, кто нас не любит? Мы прекрасно организуемся и находим тысячи вариантов решения вопроса. Кому это понравится? И самое главное — с казаками договориться нельзя. Нельзя подкупить главу общины или атамана. Теоретически можно, но как только его в чем-то заподозрят, сразу же поменяют, нового подкупать придется, и так бесконечно.

Кому это понравится? Что у нас соборы и колокольный звон. Что в женах у нас женщины, а не кто-то из 50-ти зарегистрированных за рубежом полов. Я всегда шучу — прикинь, шок, у меня жена женщина. Вот у нас семьи гуляют — женщина, мужчина, ребенок в коляске и собака рядом бежит и она друг их семьи, а не муж. Поэтому и дискредитируют.

— В одном из интервью вы сказали, что самое сложное — это совмещать традиции и современность, не уходить в крайности. Что касается роли женщины в казачестве — она сейчас как-то изменилась?

— В казачестве нет женщины. В этом весь парадокс. Это как спросить, какова роль женщины в МВД. Корректней будет спросить — изменилась ли роль женщины у казаков?

Нет, она осталась прежней. Казаки как были бабниками, так и остались. Мы все очень сильные, забористые дядьки, но на самом деле в семьях у нас главные женщины. Мы без них мало что можем, женщины сильнее нас. Да, они не могут ходить в походы, выполнять сверхзадачи, строить города, небоскребы. Но то, что делают они — мы, мужчины, никогда не сможем повторить. Вставать в шесть утра, кормить детей, носиться туда-сюда, во всем разбираться. У меня берут кровь с пальца — я могу в обморок свалиться. А жена спокойно перенесет, ей пофигу.

Я все успеваю, потому что меня жена поддерживает и везде отпускает. Уеду с казаками в поход — она будет молиться, дом держать в идеальном состоянии, я не буду переживать. Казачки, они такие — дают ощущение, что ты будто один, в степи, в походе, но одновременно и с ней.

— Какие дальнейшие планы у вас?

— Планов и дел довольно много. Недавно записали молодежный гимн Ростовской области и презентовали его на фан-зоне. Доделываем композицию, которую записывали вместе с журналистом ВВС Фрэнки Бойлом, когда он приехал снимать фильм о Ростове (фильм о подготовке Ростова к ЧМ-2018 вышел на канале BBC2 6 июня — прим. ред.). Интересная получилась песня, скоро выйдет.

Сейчас пишется третий альбом «Атаманского дворца» — мы принципиально отказались от каких-то конкретных спонсоров, деньги на альбом собираем всем миром. Потихоньку, с Божьей помощью появится альбом, который помогли сделать люди.

В следующем месяце меня пригласили в Берлин в один из главных институтов искусства и урбанистики. Планируем открыть арт-зону «Мастерская» — это будет пространство, где можно будет выпить кофе или вино, посидеть, поговорить, а рядом будут работать художники. Работы много, не знаю даже, откуда силы берутся.